В наших краях побывали гости из Большого театра. Спели «Тоску» и концерт.
Постановка «Тоски» была, слава богу, традиционная – без джинсов, фашистских шинелей или вентиляторов на стенках. Однако на том ее достоинства заканчиваются… Хотя, быть может, я и не справедлива, учитывая, что это моя первая «Тоска» не в записи и мне просто не с чем сравнить живой эффект.
Один несомненный плюс – вечер удался. В смысле вечер юмора.
читать дальшеТоску, Каварадосси и Скарпиа пели москвичи из Большого театра (сопрано Светлана Касьян, тенор Олег Кулько, баритон Владимир Редькин), остальных – местные ребята. Местные, в отличие от приезжих гостей, пытались не только петь, но и играть. Тогда как москвичи произвели бы лучшее впечатление, если бы выстроились в ряд и спели свои партии. Впрочем, впечатление от них и это бы не спасло.
Все трое страдали посредственной кантиленой, невразумительной фразировкой и фифектами дикции. Тенор пел глуховатым надтреснутым голосом, слушать который на форте было неприятно. Сопрано (девушка из молодежной программы с дебютом в партии Тоски) пыталась орать, а не петь. Причем я сразу подумала, что голос у сопрано неполетный. На второй день я поняла, что была права. «Тоску» я смотрела из первой ложи Бенуара, т.е. почти на том же расстоянии, что первый ряд партера, а концерт - с галерки. Из зала голос Касьян казался громовым, с галерки производил куда более скромное впечатление, тогда как у Кулько и Редькина я не заметила особой разницы в звучании из зала и с галерки. Так вот, возвращаясь к Тоске Касьян, пела она резко, крикливо, с отвратительным легато, длинные ноты звучали неровно, начальные ноты иногда не сразу вставали на нормальный звук, переход в верхний регистр производил впечатление выстрела из пушки, снизу частенько было ничего не слышно, иногда в голосе звучала хрипотца. Мне захотелось кому-то оторвать руки за то, что начинающее лирическое сопрано недопоставленным голосом орет Тоску. Блин, ну нельзя такие вещи делать - без голоса же девушку оставят!
У баритона таких ярко выраженных кошмариков, как у тенора и сопрано, не было, но его голос показался мне скучноватым, плюс см. выше про кантилену, фразировку и дикцию. И не только мне он показался скучноватым - зал аплодировал ему откровенно вяло. Зато вот тенору и сопрано зал и бурно аплодировал, и "браво" кричал в таких местах, где мне хотелось скрипеть зубами. То ли я такая глупая, то ли народ пришел глухой, то ли они такие вежливые, что аплодировали везде, где певец пытался изобразить что-то значительное...
Еще одним моментом, который трудно описать без мата, была работа оркестра. Дирижер (Павел Клиничев) не иначе, как замыслил страшную месть. Оркестр играл очень громко (но не очень красиво) и глушил всех певцов. Еще в прошлый раз, когда я смотрела в Екатеринбурге «Свадьбу Фигаро», я подумала, что дирижер поступает нехорошо. Но там хотя бы можно было это отнести на то, что у Сюзанны, которую немилосердно глушил оркестр, был маленький голос. А вот тут я бы не сказала, что у Редькина маленький голос, но глушить его ухитрялись постоянно. В «Te Deum» так вообще, как будто с середины он только молча открывал рот. Почти так же немилосердно глушили и сопрано в сцене пыток или убийства Скарпиа. Глушили хор, глушили местных певцов...
И, кстати, дирижеру зал под конец аплодировал громче всех.
А теперь собственно о юморе.
После приятного начала в виде выразительного Анджелотти и забавного ризничего Каварадосси уныло вытащился на сцену, и что-то сыграть даже не попытался. Картина с Марией Магдаленой (кстати, симпатичная, в стиле Рафаэля) почему-то была уже дорисована. Каварадосси выглядел экстремально нелепо. На него напялили белую рубашку, черную жилетку а-ля спецовка заводская ватная, непотребного вида коричневые тоненькие обвислые трико и сапоги до середины голени, чтоб их…. (достали уже, честное слово, художниками в одинаковых сапогах). По сцене товарищ тенор двигался мало и медленно, жестикуляции почти не было, а если и была, то какая-то нелепая, лицо имел флегматичное. Какого Каварадосси играл Кулько – революционера или хомячка – я, честно говоря, не поняла. Потому что никакого не играл.
Тоска появилась в унылом бледно-желтом с розовым платье в стиле ампир с примесью турецкого халата. Учитывая, что у Касьян еще и довольно восточная внешность, выглядело это забавно. Лицо у нее было более-менее осмысленное и выразительное, но двигаться девушку еще не научили. И ее игра отдавала школьным кружком актерского мастерства.
Отдельным удовольствием были русские субтитры на экранах по бокам от сцены. Не знаю, кто это писал, но с текстом либретто они сходились только по общему смыслу и порой были весьма бредовы. Впрочем, чего ждать от ребят, которые ухитрились написать в программке: «…в битве при Моренго войска Наполеона наголову разбили итальянских монархистов».
После ухода Каварадосси и Анджелотти в церковь набежали певчие… девочки.
Кульминацией смехового вечера стало появление Скарпиа. То, во что его одели, было круче каварадоссиных нецензурных трико и ватной спецовки. Кафтан ядовито фиолетового цвета и такого покроя, как будто он из петровских времен. Короткий, рукава тоже короткие. Штаны черные, еще короче: должны были быть ниже колена, а были на 10 см выше колена и соответственно слегка короче кафтана. С белыми чулками. Коленки в белых чулках и короткие штанишки… И, кстати, кафтан расстегнут, а под ним черная жилетка с люрексом. Плюс идиотское сочетание бороды с париком. Парик был не белый, а темно-серый, отливал фиолетовым.
Кстати, у Сполетты и Шарроне были нормальные костюмы: и более похожие на 1800 год, и никаких коротких штанишек.
Скарпиа напоминал добродушного сонного медведя. Двигался лениво (хотя вот этот, в отличие от Каварадосси и Тоски, хотя бы двигался), с лица не сходила странная улыбочка.
Второй акт «порадовал» меня тем, что стол Скарпиа и кушетку, на которую складывали Каварадосси, задвинули с середины сцены в угол. Тот самый, который мне было не видно из первой ложи. А середина пустовала. Ну, спасибо.
Хора в победной кантате было не слышно, зато голос Тоски из форточки, громыхая верхами, заглушал диалог Каварадосси и Скарпиа. Форточку, кстати Скарпиа не закрывал – просто Тоска и хор вдруг смолкли.
Вид у Каварадосси был сонный. Не менее сонный Скарпиа дружески похлопывал его по плечу, предлагая сознаться в укрывательстве преступников.
Палач был в красной рубахе и черных казацких шароварах. Видимо, остался с русского похода 1799 года пугать французов и им сочувствующих.
Пыточный «погребок» был под квадратным колодцем в центре сцены. Стонов художника оттуда слышно не было – оркестр постарался.
После пыток Каварадосси поднялся из погребка сам. На ногах. "Vittoria" пропел, ни разу не взглянув на Скарпиа – всю в зал и с такой героической физиономией, как будто это не "Vittoria", а "Di quella pira" из "Трубадура".
Вообще про второй акт «Тоски» я думала, что уж тут-то заиграет и бревно (с). А вот и нет. Эти ребята ухитрились все сделать настолько скучно, что кажется невозможным для этой оперы. Ну просто никаких эмоций не вызывали, кроме тех, которые Пуччини и не собирался вызывать.
В сцене убийства все наконец-то немного оживилось. Но концовку второго акта сильно подпортил «труп», который начал вставать раньше, чем до конца опустился занавес. Наверное, пол был твердый, и баритону долго лежать стало невтерпеж...
Третий акт был лучше первых.
Неожиданно очаровавшее меня, несмотря на уже испорченный зрительский настрой, вступление. Правда, мерзкий неумелый детский голос, спевший песню пастушка.
И солдаты, которые в этот момент ходили по сцене откровенно балетной походкой.
Самое нелепое – на сцене устроили стриптиз – переодевание Каварадосси из окровавленной рубашки в чистую. Вот я бы еще поняла смысл стриптиза, если бы зрителю в этот момент было на что посмотреть, но тут… Рубашка, кстати, была короткая, широкая и с короткими рукавами – все та же беда с костюмами.
«E lucevan le stelle», к которой я уже приготовилась героически терпеть кошмар, тенор спел неожиданно красиво и выразительно. В стиле сам с собою тихо я веду беседу. Мурашки по позвоночнику у меня, как от исполнения Корелли, не забегали, но, какой поэтический у Каварадосси в душе образ Тоски и как ему хочется жить, я почувствовала. И даже унылый зажатый вид Кулько в сочетании с его надтреснутым голосом тут пришлись как будто так и надо. Зал взорвался бурными аплодисментами и криками «браво». И я первый раз поаплодировала с чистой совестью.
Потом появилась Тоска, и тенор, не иначе как воодушевившись своим «E lucevan le stelle», наконец-то решил что-то поиграть но, кажется, опять перепутал Каварадосси с Манрико - грубо всунул Тоске назад ее охранную грамоту и с оскорбленным видом кинулся в противоположный угол сцены. Смотрелось нелепо. Впрочем, после этого дурацкого момента Тоска и Каварадосси довольно выразительно обнимались и пели о будущем. Я опять почувствовала, что смотрю «Тоску», а не непонятно что. И даже у тенора словно вдруг прорезался немного другой более приятный голос (а, может, я привыкла и перестала пугаться), а вот сопрано, увы, запела еще хуже, видимо, голос перестал выдерживать форсаж.
Под конец не обошлось еще без одного юмористического момента. Каварадосси перед расстрелом поставили на ступенчатый пьедестал, вроде того, на котором спортсменам раздают медали. А вот, чтобы слова Тоски "падай аккуратно" звучали внушительнее. Впрочем, тенор из ситуации выкрутился легко - после залпа сделал шаг вниз, а потом уже начал падать. Аккуратненько так: на колени, опереться рукой, на бок, на пол. А я-то уже обрадовалась, что сейчас кто-то за все свои вокально-артистические подвиги будет натурально падать с пьедестала...
Зрителям спектакль понравился, судя по энтузиазму на финальных аплодисментах.
Что касается концерта, он был из двух частей: русская опера (по большей части Чайковский), потом итальянская (в основном Верди и Пуччини). Чайковского я не понимаю - он для меня совершенно не вызывающий эмоций набор звуков - поэтому половину концерта я высидела с трудом. Первые звуки вердиевской музыки после Чайковского показались почти божественными. И, кстати, зрители в зале реагировали весьма сходным образом. Ладно, посмотрим, что я скажу о Чайковском годика через два. В конце концов, я, например, Вагнера не понимала вообще, а недавно кардинально переменила мнение.
Кроме Кулько, Редькина и Касьян, в концерте выступала Маквала Касрашвили. Технически она понравилась мне больше их всех, но, увы, уже слышно, что певица не молода, и голос у нее изношен. Когда она спела "Vissi d'arte", я подумала, что несмотря на сход с голоса, Тоска из нее получилась бы приятнее, чем из молодой и в голосе Касьян.
Под конец концерта Кулько покусился на святое - спел "Nessun dorma". Мамма миа... Зрительский зал провалился в экстаз, и я еще раз убедилась, что не понимаю я нашей публики...
Приехав домой, я посмотрела и послушала Корелли, Каллас и Гобби (увы, не всех в одной постановке, а в разных) и подумала, что все-таки "Тоска" очень хорошая опера, если ее не испортить.
Постановка «Тоски» была, слава богу, традиционная – без джинсов, фашистских шинелей или вентиляторов на стенках. Однако на том ее достоинства заканчиваются… Хотя, быть может, я и не справедлива, учитывая, что это моя первая «Тоска» не в записи и мне просто не с чем сравнить живой эффект.
Один несомненный плюс – вечер удался. В смысле вечер юмора.
читать дальшеТоску, Каварадосси и Скарпиа пели москвичи из Большого театра (сопрано Светлана Касьян, тенор Олег Кулько, баритон Владимир Редькин), остальных – местные ребята. Местные, в отличие от приезжих гостей, пытались не только петь, но и играть. Тогда как москвичи произвели бы лучшее впечатление, если бы выстроились в ряд и спели свои партии. Впрочем, впечатление от них и это бы не спасло.
Все трое страдали посредственной кантиленой, невразумительной фразировкой и фифектами дикции. Тенор пел глуховатым надтреснутым голосом, слушать который на форте было неприятно. Сопрано (девушка из молодежной программы с дебютом в партии Тоски) пыталась орать, а не петь. Причем я сразу подумала, что голос у сопрано неполетный. На второй день я поняла, что была права. «Тоску» я смотрела из первой ложи Бенуара, т.е. почти на том же расстоянии, что первый ряд партера, а концерт - с галерки. Из зала голос Касьян казался громовым, с галерки производил куда более скромное впечатление, тогда как у Кулько и Редькина я не заметила особой разницы в звучании из зала и с галерки. Так вот, возвращаясь к Тоске Касьян, пела она резко, крикливо, с отвратительным легато, длинные ноты звучали неровно, начальные ноты иногда не сразу вставали на нормальный звук, переход в верхний регистр производил впечатление выстрела из пушки, снизу частенько было ничего не слышно, иногда в голосе звучала хрипотца. Мне захотелось кому-то оторвать руки за то, что начинающее лирическое сопрано недопоставленным голосом орет Тоску. Блин, ну нельзя такие вещи делать - без голоса же девушку оставят!
У баритона таких ярко выраженных кошмариков, как у тенора и сопрано, не было, но его голос показался мне скучноватым, плюс см. выше про кантилену, фразировку и дикцию. И не только мне он показался скучноватым - зал аплодировал ему откровенно вяло. Зато вот тенору и сопрано зал и бурно аплодировал, и "браво" кричал в таких местах, где мне хотелось скрипеть зубами. То ли я такая глупая, то ли народ пришел глухой, то ли они такие вежливые, что аплодировали везде, где певец пытался изобразить что-то значительное...
Еще одним моментом, который трудно описать без мата, была работа оркестра. Дирижер (Павел Клиничев) не иначе, как замыслил страшную месть. Оркестр играл очень громко (но не очень красиво) и глушил всех певцов. Еще в прошлый раз, когда я смотрела в Екатеринбурге «Свадьбу Фигаро», я подумала, что дирижер поступает нехорошо. Но там хотя бы можно было это отнести на то, что у Сюзанны, которую немилосердно глушил оркестр, был маленький голос. А вот тут я бы не сказала, что у Редькина маленький голос, но глушить его ухитрялись постоянно. В «Te Deum» так вообще, как будто с середины он только молча открывал рот. Почти так же немилосердно глушили и сопрано в сцене пыток или убийства Скарпиа. Глушили хор, глушили местных певцов...
И, кстати, дирижеру зал под конец аплодировал громче всех.
А теперь собственно о юморе.
После приятного начала в виде выразительного Анджелотти и забавного ризничего Каварадосси уныло вытащился на сцену, и что-то сыграть даже не попытался. Картина с Марией Магдаленой (кстати, симпатичная, в стиле Рафаэля) почему-то была уже дорисована. Каварадосси выглядел экстремально нелепо. На него напялили белую рубашку, черную жилетку а-ля спецовка заводская ватная, непотребного вида коричневые тоненькие обвислые трико и сапоги до середины голени, чтоб их…. (достали уже, честное слово, художниками в одинаковых сапогах). По сцене товарищ тенор двигался мало и медленно, жестикуляции почти не было, а если и была, то какая-то нелепая, лицо имел флегматичное. Какого Каварадосси играл Кулько – революционера или хомячка – я, честно говоря, не поняла. Потому что никакого не играл.
Тоска появилась в унылом бледно-желтом с розовым платье в стиле ампир с примесью турецкого халата. Учитывая, что у Касьян еще и довольно восточная внешность, выглядело это забавно. Лицо у нее было более-менее осмысленное и выразительное, но двигаться девушку еще не научили. И ее игра отдавала школьным кружком актерского мастерства.
Отдельным удовольствием были русские субтитры на экранах по бокам от сцены. Не знаю, кто это писал, но с текстом либретто они сходились только по общему смыслу и порой были весьма бредовы. Впрочем, чего ждать от ребят, которые ухитрились написать в программке: «…в битве при Моренго войска Наполеона наголову разбили итальянских монархистов».
После ухода Каварадосси и Анджелотти в церковь набежали певчие… девочки.
Кульминацией смехового вечера стало появление Скарпиа. То, во что его одели, было круче каварадоссиных нецензурных трико и ватной спецовки. Кафтан ядовито фиолетового цвета и такого покроя, как будто он из петровских времен. Короткий, рукава тоже короткие. Штаны черные, еще короче: должны были быть ниже колена, а были на 10 см выше колена и соответственно слегка короче кафтана. С белыми чулками. Коленки в белых чулках и короткие штанишки… И, кстати, кафтан расстегнут, а под ним черная жилетка с люрексом. Плюс идиотское сочетание бороды с париком. Парик был не белый, а темно-серый, отливал фиолетовым.
Кстати, у Сполетты и Шарроне были нормальные костюмы: и более похожие на 1800 год, и никаких коротких штанишек.
Скарпиа напоминал добродушного сонного медведя. Двигался лениво (хотя вот этот, в отличие от Каварадосси и Тоски, хотя бы двигался), с лица не сходила странная улыбочка.
Второй акт «порадовал» меня тем, что стол Скарпиа и кушетку, на которую складывали Каварадосси, задвинули с середины сцены в угол. Тот самый, который мне было не видно из первой ложи. А середина пустовала. Ну, спасибо.
Хора в победной кантате было не слышно, зато голос Тоски из форточки, громыхая верхами, заглушал диалог Каварадосси и Скарпиа. Форточку, кстати Скарпиа не закрывал – просто Тоска и хор вдруг смолкли.
Вид у Каварадосси был сонный. Не менее сонный Скарпиа дружески похлопывал его по плечу, предлагая сознаться в укрывательстве преступников.
Палач был в красной рубахе и черных казацких шароварах. Видимо, остался с русского похода 1799 года пугать французов и им сочувствующих.
Пыточный «погребок» был под квадратным колодцем в центре сцены. Стонов художника оттуда слышно не было – оркестр постарался.
После пыток Каварадосси поднялся из погребка сам. На ногах. "Vittoria" пропел, ни разу не взглянув на Скарпиа – всю в зал и с такой героической физиономией, как будто это не "Vittoria", а "Di quella pira" из "Трубадура".
Вообще про второй акт «Тоски» я думала, что уж тут-то заиграет и бревно (с). А вот и нет. Эти ребята ухитрились все сделать настолько скучно, что кажется невозможным для этой оперы. Ну просто никаких эмоций не вызывали, кроме тех, которые Пуччини и не собирался вызывать.
В сцене убийства все наконец-то немного оживилось. Но концовку второго акта сильно подпортил «труп», который начал вставать раньше, чем до конца опустился занавес. Наверное, пол был твердый, и баритону долго лежать стало невтерпеж...
Третий акт был лучше первых.
Неожиданно очаровавшее меня, несмотря на уже испорченный зрительский настрой, вступление. Правда, мерзкий неумелый детский голос, спевший песню пастушка.
И солдаты, которые в этот момент ходили по сцене откровенно балетной походкой.
Самое нелепое – на сцене устроили стриптиз – переодевание Каварадосси из окровавленной рубашки в чистую. Вот я бы еще поняла смысл стриптиза, если бы зрителю в этот момент было на что посмотреть, но тут… Рубашка, кстати, была короткая, широкая и с короткими рукавами – все та же беда с костюмами.
«E lucevan le stelle», к которой я уже приготовилась героически терпеть кошмар, тенор спел неожиданно красиво и выразительно. В стиле сам с собою тихо я веду беседу. Мурашки по позвоночнику у меня, как от исполнения Корелли, не забегали, но, какой поэтический у Каварадосси в душе образ Тоски и как ему хочется жить, я почувствовала. И даже унылый зажатый вид Кулько в сочетании с его надтреснутым голосом тут пришлись как будто так и надо. Зал взорвался бурными аплодисментами и криками «браво». И я первый раз поаплодировала с чистой совестью.
Потом появилась Тоска, и тенор, не иначе как воодушевившись своим «E lucevan le stelle», наконец-то решил что-то поиграть но, кажется, опять перепутал Каварадосси с Манрико - грубо всунул Тоске назад ее охранную грамоту и с оскорбленным видом кинулся в противоположный угол сцены. Смотрелось нелепо. Впрочем, после этого дурацкого момента Тоска и Каварадосси довольно выразительно обнимались и пели о будущем. Я опять почувствовала, что смотрю «Тоску», а не непонятно что. И даже у тенора словно вдруг прорезался немного другой более приятный голос (а, может, я привыкла и перестала пугаться), а вот сопрано, увы, запела еще хуже, видимо, голос перестал выдерживать форсаж.
Под конец не обошлось еще без одного юмористического момента. Каварадосси перед расстрелом поставили на ступенчатый пьедестал, вроде того, на котором спортсменам раздают медали. А вот, чтобы слова Тоски "падай аккуратно" звучали внушительнее. Впрочем, тенор из ситуации выкрутился легко - после залпа сделал шаг вниз, а потом уже начал падать. Аккуратненько так: на колени, опереться рукой, на бок, на пол. А я-то уже обрадовалась, что сейчас кто-то за все свои вокально-артистические подвиги будет натурально падать с пьедестала...
Зрителям спектакль понравился, судя по энтузиазму на финальных аплодисментах.
Что касается концерта, он был из двух частей: русская опера (по большей части Чайковский), потом итальянская (в основном Верди и Пуччини). Чайковского я не понимаю - он для меня совершенно не вызывающий эмоций набор звуков - поэтому половину концерта я высидела с трудом. Первые звуки вердиевской музыки после Чайковского показались почти божественными. И, кстати, зрители в зале реагировали весьма сходным образом. Ладно, посмотрим, что я скажу о Чайковском годика через два. В конце концов, я, например, Вагнера не понимала вообще, а недавно кардинально переменила мнение.
Кроме Кулько, Редькина и Касьян, в концерте выступала Маквала Касрашвили. Технически она понравилась мне больше их всех, но, увы, уже слышно, что певица не молода, и голос у нее изношен. Когда она спела "Vissi d'arte", я подумала, что несмотря на сход с голоса, Тоска из нее получилась бы приятнее, чем из молодой и в голосе Касьян.
Под конец концерта Кулько покусился на святое - спел "Nessun dorma". Мамма миа... Зрительский зал провалился в экстаз, и я еще раз убедилась, что не понимаю я нашей публики...
Приехав домой, я посмотрела и послушала Корелли, Каллас и Гобби (увы, не всех в одной постановке, а в разных) и подумала, что все-таки "Тоска" очень хорошая опера, если ее не испортить.
@темы: музыка
Две самых понравившихся вещи: 7-ю симфонию и увертюру к "Фиделио" - уже заслушала, условно говоря, до дыр.